Об этой судьбе в двух словах и не расскажешь. Сын первого богатыря в Крыму, а позднее — ссыльного врага народа. Недоучившийся студент-филолог, который командовал зенитной батареей, выжил в аду войны и дошел до Берлина вместе с советскими войсками. Государство, вешая ему ордена на грудь, одновременно подписывало приказ о том, что он – предатель и подлежит уничтожению. До встречи с родной землей было отмеряно 40 лет, до встречи с матерью – почти полвека расставаний.
Я не раз записывала интервью с фронтовиком, полковником в отставке Решатом Садрединовым. Иногда мне казалось, что простые рассказы фронтовика уже не содержат былых эмоций. Но каждая деталь в них узнается как примета того или иного исторического отрезка, и точно передает суть эпохи, характеры и поступки людей.
Решат-агъа на днях ушел в лучший мир в возрасте 95-ти лет. Провожать почетного жителя города приехали представители крымской и городской власти, духовенство, активисты и общественные деятели, учителя и ученики национальной школы — так много людей сразу маленькая городская улочка в Бахчисарае и не видела.
Пересматривая старые записи, я нашла фрагменты, которые в итоге никуда не вошли, были не ко времени либо не к месту. Сегодня я возвращаюсь к ним вновь и предлагаю прочитать и вам. По форме это больше монологи. О совсем нерастиражированной стороне войны, о страшной несправедливости и жизненной стойкости.
Решат Садрединов родился в городе Карасубазар (ныне – Белогорск) 15 февраля 1922 года. Его отец – Садреддин Тамалла был прославленным спортсменом в национальной борьбе – куреш. В 1924 году в честь борца была отлита именная золотая медаль. Вручал ее лично глава Крымской Республики Вели Ибраимов. Через несколько лет за связь с партийным лидером, который впал в немилость и был расстрелян, Садреддин Тамалла получил десять лет каторги как «враг народа».
Как у Сталина буква «т» потерялась
После окончания школы Решат Садрединов поступил в Крымский педагогический институт им. Фрунзе (ныне Крымский Федеральный университет – прим. ред.), на физико-математический факультет. Но в 1937-м году декан факультета татарского языка и литературы, встретив юношу, сказал, что физиков и математиков много, а крымскотатарскому народу нужны учителя родной речи.
-В 1940-м году вышло постановление о платном обучении. Отцу дали десять лет, семья тогда была в тяжелом материальном состоянии. Я писал кое-какие статьи, стихотворения. Благодаря этому устроился корректором газеты «Яш къувет» — «Молодая сила». Я приходил вечером в типографию, проверял, и подписывал бумагу, что ошибок нет. Помню, сижу на занятиях. Открывается дверь, заходят трое, спрашивают: «Кто здесь Садрединов?» Я вышел с ними. Смотрю, внизу стоит черная «Эмка» (ГАЗ М-1, служебные машины НКВД — прим.ред). Я испугался и подумал, что это из-за отца, потому что он политический заключенный. Привезли меня в здание МВД на допрос.
— Кем работаете?
— Студент, но одновременно работаю корректором в газете.
Протягивают мне газету:
— Читайте статью!
Статья, как сейчас помню, была про Сталина. Я проверяю, все нормально, ошибок нет.
— Еще раз читайте!
Я уже в поту весь: в чем же, думаю, дело?
— Заголовок читайте!
А там – вместо Сталина написано Салин, буква «т» пропущена.
— Как вы могли фамилию такого человека исказить?
— Я за заголовки не отвечаю, их дает главный редактор.
Потом они эту газету изъяли из продажи, сделали это за наш с главным редактором счет.
Однако стать педагогом юноше была не судьба. В 1941 году студентов забрали в Севастопольское зенитно-артиллерийское училище, а через шесть месяцев подготовки новоиспеченных командиров отправили на фронт.
«К своим мы вернулись в немецкой одежде»
— Меня назначили командиром зенитной батареи, а мне еще и 20-ти не было. Мы попали на Сталинградский фронт, после нас перебросили на оборону Москвы.
1943-й год, запомнился мне такой случай. Мы находились недалеко от Курска, станция Поныри. И вот ночью приходит телеграмма: готовьтесь, будет наступление германской армии. Мы начали бить по заранее подготовленным целям, каждые 15-20 метров стояли наши орудия. Через несколько часов пошли немецкие самолеты, как тучи: одни отбомбятся, другие прилетают. После этого пошли танки. В моей батарее было 76 человек. Осталось нас 15. Я скомандовал: в укрытие! Сидим в блиндаже, думаем, что делать. Отправили разведку, она вернулась и доложила: наши отступают, мы уже на 10-15 км в тылу врага.
Я предложил: давайте с убитых немцев одежду снимем, оденем её сверху на свою и пойдем. И еще немецкие каски надели. И мы пошли среди немцев, нас никто не трогал. Через нейтральную зону перебрались ползком. И тогда к нам подошли: руки вверх!
Я говорю: «Мы — советские офицеры». А мне отвечают: «Ах ты, власовец, еще и на русском говоришь!» Начали нас бить.
Я кричу: «Кто здесь есть из зенитной артиллерии? Соедините меня с начальником штаба!»
Потом, когда разобрались, сделали новое формирование нашей батареи, а название сохранили. Это потому, что мы знамя свое в бою сберегли — когда знамя сохраняется, то название батареи не меняется.
«Чтобы мы не ели, нас привязывали к кроватям»
— Мы оказались в окружении в лесах под Брянском, запаса еды было только на пять дней. Голод — такое дело, что весь командный состав думал только о еде. Стали есть гнилой картофель с огородов, который находили, солдаты начали пухнуть. На 29-й день нас самолетом вывезли в госпиталь, где я находился почти три месяца. Врачи говорили: вы уже спасены, не надо есть грубую пищу, потому что ваши кишечники настолько истончены, что грубая пища может порвать их. Но некоторые не слушались. Нас привязывали к кроватям, а медсестры кормили нас с ложечки. После нашу дивизию опять воссоздали, и мы пошли уже на освобождение Украины.
«Меня лишили боевой награды за то, что я – крымский татарин»
— После Сталинградской битвы нас направили на оборону Москвы. Участвовал на Курской дуге, освобождал Украину, освобождал города в Польше, Чехословакии, Венгрии.
Когда в Самбрах (Чехословакия) моя батарея сбила несколько самолетов, приходит ко мне командир нашей дивизии и говорит: «Подавайте документы на награждение. А вас мы представляем к ордену Боевого Красного знамени». В то время у меня уже был орден Отечественной войны и медаль за боевые заслуги. И вот всем пришли награды, а мне — нет.
И меня спрашивают:
— Капитан, вы удивлены, почему вам награды нет?
— А в чем дело?
— Разве вы не знаете, что весь крымскотатарский народ из Крыма был депортирован за помощь Гитлеру. Ваш наградной лист не был одобрен фронтом.
А я думаю: «Что это такое? Я воюю, а народ уже депортирован, никого нет».
Вечеринка союзников: на полуголых женщин посмотреть не дали
— Потом уже была Европа. Чехи встречали нас с радостью, поляки не очень-то приветливы были. В Австрии состоялась встреча в честь победы – американцев, англичан, французов и советских войск. За семь дней до начала этого банкета нас прекрасно одели.
Тогда в каждой части были СМЕРШи (сокращение от «Смерть шпионам! – контрразведывательное управление – прим. ред.), они следили за тем, какие разговоры ведутся. На трибуне сидели и общались между собой генералы. Я посмотрел: на столах чего только нет! Напитки, еда. И тут я вижу – русская водка на столе. Я беру фужер для шампанского, наливаю грамм 250 и залпом выпиваю. Беру какую-то закуску, а это оказались устрицы, я их никогда раньше не ел. Оказывается, они пищат, когда их едят.
А там переводчики есть. Мы тогда с одним американцем поменялись – он мне подарил часы, я ему — ручку. И тогда я сказал: «Слушай, мы уже победили. Давай дадим слово: друг с другом больше не воевать». Мы обнялись. К концу вечера вдруг открываются двери и выходят полуголые женщины для какого-то танца. И раздается команда: «Встать! Выйти строиться!» Мы вышли, что делать, и пошли по своим частям. А американцы, французы и англичане остались. Наверное, это у них не в первый раз такие вечера были.
«Мне дали 24 часа, чтобы покинуть Крым»
После капитуляции Германии в 1945 году Решат Садрединов берет разрешение на то, чтобы съездить в отпуск домой, в Крым.
— Попадаю в Симферополь. А там уже нет никого из наших, татар. Я одного на улице спрашиваю: где крымские татары?
— Разве вы не знаете? Крымских татар еще в 44-м году выслали.
Захожу к коменданту, закрываю дверь. Докладываю, я капитан такой-то, прибыл сюда, где моя семья?
— Разве вы не знаете, что их давно всех выслали?
Я на него накинулся: как так, почему? Он мне в ответ начинает что-то юлить, а я думаю, застрелю его, сволочь. Выхватываю пистолет. И тут кто-то сзади дает мне команду:
– Кругом! Выйти из кабинета!
Я выполняю команду, выхожу. И тут сзади ко мне подходит человек и говорит:
-Ты здесь не шуми! Таких как ты было 200-300 человек. Их всех посадили в автобус и расстреляли в Карасубазаре, где Белая Скала.
Мне дали 24 часа, чтобы покинуть Симферополь.
Я поехал в Москву. Там меня очень хорошо приняли. Через три дня мне говорят: ваши родные находятся в Узбекистане, в городе Бекабад.
Я на вокзал. Там народу – такое творится! Все битком, билетов нет.
На вокзале я познакомился с одним героем Советского Союза, казанским татарином. И вот мы с ним решили ехать на крыше вагона. Привязали друг друга к трубе. У нас сухпайки были с собой, выпили мы хорошо. Утром встаем, а он весь черный от сажи – дым из трубы на него шел. Он говорит: на себя посмотри, сам такой же. Тогда теплушки были, топились углем.
Через семь дней добрались мы до Ташкента, оттуда — в Бекабад.
Вышел я из поезда и увидел, как наши оборванные крымские татары собрались вокруг места, где давали воду. Я начал говорить по-крымскотатарски, они окружили меня. Так я узнал, где мой дядя с семьей.
Жили они в землянках, в которых до этого держали пленных немцев. Тем дали места в хороших зданиях, а крымских татар в этих землянках поселили.
Там я узнал, что отец и мать эмигрировали в Турцию. Потому что отец по делу Вели Ибраимова был осужден, а при немцах его наши крымские татары назначили председателем мусульманского комитета Карасубазара. И он знал, что, если придут наши, его обязательно расстреляют. Родные думали, что меня уже нет, что я погиб на фронте. Когда я приехал в Фергану (город в Узбекистане – прим. ред) услышал от одного человека, что мой отец жив.
Отец потом мне написал: пока эта власть стоит, я не смогу приехать.
Жить в этих землянках было невозможно. У меня деньги в кармане были, нам, как гвардейским платили хорошо. Я нашел в Фергане домик за 16 тысяч. Перевез дядю и поехал обратно служить, демобилизовался в 1946 году.
В Фергане у меня были хорошие знакомые, мне помогли устроиться ревизором в «ПотребСоюз», потом я отучился в Москве в Высшей ревизорской школе. Почти сорок лет проработал начальником контрольно-ревизионной службы.
«Разрешение увидеться с матерью мне дал Министр иностранных дел СССР»
– В 1988 году из Ферганы я написал письмо тогдашнему министру иностранных дел СССР Эдуарду Шеварднадзе. Написал, что я, такой-то, хочу увидеть хотя бы свою мать. Шеварднадзе дал телеграмму о том, чтобы мне дали разрешение на выезд из страны. И уже в Турции я увидел своих родных. Отец уже умер. Жива была мать и мои сестры. Мы не виделись с ними 47 лет…
В 1990-м году Решат Садрединов вместе с семьей переехал в Крым, поселились в Бахчисарае. Более двадцати лет он являлся заместителем председателя Бахчисарайского совета ветеранов войны, внештатным автором городской газеты «Слава труду», активным участников событий общественной жизни. Награжден званием почетного жителя города. В его семье трое детей, пять внуков и одиннадцать правнуков.
Алла рахмет эйлесин…
Наджие Феми
и в открывшемся меню - нажмите "добавить на главный экран".